– Тимофей... Тимофей! Ты что, оглох?!
– Ну чего тебе?
– Подойди сюда.
Вилка клацает о тарелку. Капелька из лужицы растекшегося яичного желтка приземляется на скатерть. Двадцатипятилетний мужчина, шаркая тапками, идет в ванную.
Наташа стоит там. Кажется, ее раздраженный взгляд вот-вот просверлит дырку в верхнем углу над стиральной машиной. Ее руки уперты в бока, из-за чего ночнушка стянулась и беременный живот обозначился рельефнее, чем обычно.
Подавив зевок, Тимофей протер глаза и попытался сфокусировать взгляд.
– Ну и что? – вопросил он, щурясь на угол и ничего не видя.
– Смеешься?! – Наташа так резко повернула к нему голову, что он вздрогнул.
Начина-а-а-а-а-а-а-ается...
Забеременев, она словно с цепи сорвалась.
Они оба хотели и планировали ребенка. Тимофей мысленно подготовил себя к любым возможным трудностям вплоть до катастрофического обвала рубля. Единственное, о чем он не подумал, – это гормональные всплески. Настроение у Наташи теперь редко бывало хорошим. Обычно смурное, оно все чаще становилось невыносимым. Он старался не срываться на жену, чтобы не навредить растущему в ее утробе малышу, – копил недовольство в себе.
Он убеждал Наташу, что пора бросить работу (она трудилась педагогом в частном кружке дополнительного образования). «Будешь просыпаться, когда захочешь, есть, гулять». Безрезультатно. Предвидя скорое домашнее заточение и необходимость жертвовать всем личным временем ради малютки, она, как утопающий за соломинку, хваталась за каждый новый день. Ведь дальше – только дом и ребенок. Круглые сутки. Ее сердце замирало от безысходности и давящего страха, когда она об этом размышляла. Тимофею свое нежелание уходить из кружка она объясняла стремлением хотя бы еще немного пополнить семейный бюджет: частная контора, мол, не дает декретного отпуска, а вынуждает уволиться «по собственному желанию» и без всяких там компенсаций. А ведь скоро каждая копейка будет на счету. Квартира – ипотечная, ремонт – в кредит. Непросто сводить концы с концами, когда в закредитованной семье из трех человек работающий только один...
– Глаза разуй! – почти закричала она.
– Я же слепой как крот, – принялся защищаться он, изо всех сил стараясь сохранить внешнее спокойствие. – Мне нужно надеть очки.
– Так пойди и надень!
– Вот сейчас пойду и надену.
– Ну так вперед, надень!
У Тимофея внутри поднялась, вскипев, бурая жижа гнева.
Да что эта курица себе позволяет? Думает, ей все можно?
Ему захотелось хорошенько вмазать женушке. Он живо представил себе, как с ее лица сползает истеричная напористость, сменяясь животным испугом.
Он прошел в спальню, отыскал там очки, нацепил их и вернулся.
– Теперь видишь?
Теперь он увидел.
Из-под потолка по стене сочилась темно-желтая гуща с красноватыми прожилками. Субстанция лениво, почти незаметно сползала по коричневой плитке вниз.
Тимофей стоял и хлопал глазами. Колесики в голове крутились, но вхолостую: он не знал, как быть.
– Так и будешь стоять? – продолжала атаковать Наташа. – Сделай что-нибудь! Может, эта гадость опасна. А я, между прочим, беременна, если ты за...
– Да закрой ты рот! – неожиданно для самого себя рявкнул Тимофей. – Не забыл я!
– Что ты сказал?! – Ее стихший голос стал похож на сжатую пружину.
Он смутился и промолчал, поправив очки дрожащим пальцем.
– Иди и разберись с соседями, – скомандовала она.
– Ничего, что мне сейчас на работу? Ты еще два часа будешь дома. Вот сама сходи и поговори.
– Но ты же мужчина, – последовал безапелляционный довод.
– Ладно, буду уходить – поднимусь.
Он отправился одеваться, а потом ушел из дома, так и не доев остывшую яичницу.
***
Закрыв за собой дверь, он взглянул на часы. Пять минут, чтобы познакомиться и тут же, не отходя от кассы, разругаться с соседями сверху. Он поднялся по лестнице на девятый этаж. Черную железную дверь покрывал толстый слой строительной пыли. Из выемки для звонка торчали оголенные провода.
Он постоял у двери, прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука.
Постучал – аккуратно, костяшками пальцев.
Без ответа.
Постучал снова, громче.
Окончательно убедившись, что внутри никого, Тимофей осмелел и, вымещая раздражение, принялся дубасить в дверь кулаком. Гулкое эхо прокатилось вверх-вниз по лестничным пролетам.
Затем он вызвал лифт.
Несмотря на полную готовность жилых площадей к эксплуатации, многие квартиры до сих пор стояли пустыми: их не покупали из-за усугубляющегося кризиса. Управляющая компания – мутная конторка – работала вполсилы. Часто отключали свет. Пространство вокруг дома до сих пор до конца не очистили от строительного мусора. Разноцветные горки и лесенки на детской площадке сиротливо торчали из глинистой земли, которая во время дождя превращалась в грязевое болото.
Невостребованной оставалась и квартира над жильем Тимофея и Наташи. Если бы туда кто-то заехал, они бы услышали возню, обрывки разговоров, шум льющейся воды. Ремонтные работы, в конце концов. Но голая коробка наверху хранила молчание.
Значит, дело в коммуникациях, решил Тимофей. Трубы прохудились, не иначе. В новостройках вечно что-нибудь не так.
Как только двери подошедшего лифта с грохотом разъехались, в кармане завибрировал мобильник. Звонил начальник.
– Уже выходишь? – без приветствия.
– Здравствуйте, Борис Соломонович. Да, выхожу.
– Давай быстрей. Ты мне нужен хотя бы на пятнадцать минут раньше.
– А что...
– Кабанчиком.
Шеф отключился.
Забыв о протекающем потолке, Тимофей зашел в лифт.
***
Рабочий день для него окончился на два часа позже положенного. Когда Борис Соломонович просил поработать сверхурочно, Тимофей не отказывал. Во-первых, за это награждали премиями, – небольшие, но все же деньги. Во-вторых, Тимофей не привык перечить вышестоящим.
В шесть вечера Наташа принялась названивать. Он не отвечал. После пяти неудачных попыток она угомонилась. Предчувствуя скандал, Тимофей решил потянуть время – прогуляться до дома пешком. Пока доберется, будет уже почти девять.
Он поймал себя на мысли, что хочет как можно меньше и реже видеть Наташу. Все-таки правильно его единственный друг Толян предостерегал: не надо спешить со свадьбой; хорошее дело браком не назовут; как бы жалеть не пришлось потом...
Он шел по городскому парку и наслаждался майским буйством зелени. В кронах деревьев шумел легкий ветерок. На город плавно опускалось одеяло вечерних сумерек. По воздуху плыла умиротворяющая мелодия.
Ходьбой Тимофей разогнал кровь, застоявшуюся от многочасового сидения на жестком офисном стуле, а теплый майский вечер приглушил нерадостные мысли.
Но хрупкое спокойствие разбил на мелкие осколки звонок на мобильник. На экране высветилось: «Жена». Еще каких-нибудь пять месяцев назад в такие моменты он испытывал приятное чувство – смесь гордости и удовлетворения тем, что в списке его контактов есть это слово. Теперь, видя его на экране, он ощущал лишь тупое раздражение, граничащее с пассивной злобой.
Он выбрал «принять» и прислонил трубку к уху. Выждал пару секунд, слушая возмущенное сопение. Потом отважился произнести:
– Да.
– Где тебя носит?! – понеслось пулеметной очередью.
– Работал.
– Работал, да?! А ответить не судьба?
– Не мог, прости.
Он опустился на скамейку беспомощно, словно пушинка в безветрие. Вокруг беспечно резвилась детвора, гуляли влюбленные парочки. А он чувствовал себя каторжником в кандалах.
– Ах, простии-и-и-и-и-и-и? Бог простит! Где ты находишься?
– Иду домой.
– У шмары какой-нибудь, небось, был? Нашел себе небеременную? Ту, которая дает?
Перед глазами стали кругами расходиться ядовито-фиолетовые пятна. Шея и затылок загорелись. Рубашка пропиталась потом с остреньким душком тревоги.
Если у нее уже на пятом месяце так едет крыша, что же будет дальше? Битье посуды? Вышвыривание табуреток из окон?
В воображении пронеслась вся дальнейшая жизнь: рождается ребенок; Наташа превращается в обрюзглую неврастеничку; новая квартира с годами ветшает в затрапезного вида конуру; Тимофей пашет как проклятый, чтобы прокормить семейство и выплачивать кредиты, а вечерами надирается в дешевых рыгаловках; наконец, он не выдерживает и прощается с жизнью в хорошо намыленной петле на люстре...
– В доме какой-то кошмар, а он непонятно где ошивается!
– Можешь толком объяснить, в чем дело?
– Все в том же! – выплевывает она. – Ты утром обещал зайти к соседям сверху. Зашел?
Только теперь он вспоминает о похожей на гной гуще под потолком ванной комнаты.
– Д-д-д-д-д-да, заходил, – говорит он. – Там пустая квартира.
– Прекра-а-а-а-а-а-асно. Лучше некуда...
– Позвони в управляющую компанию, пускай разбираются. Это их обязанность.
– За дуру меня держишь, да?! Думаешь, один такой сообразительный, а я тупая?!
– Н...
– По-твоему, я сама не догадалась? Уже звонила. Только у них рабочий день до шести, умник!
– Какой-то беспредел...
– Вот шуруй домой и разбирайся с беспределом! Кто тут мужик? Я? Может, тогда ТЫ рожать будешь?
***
На девятом этаже – без изменений. В пыли, покрывавшей дверь, виднелись лишь утренние отпечатки Тимофеева кулака.
Он постучал и замер. Прислушался.
Внутри что-то легонько шаркнуло о напольную стяжку.
Он почти прислонился к двери ухом.
Вот снова – шуххххх!
Он обрушил на дверное полотно еще одну короткую серию звучных, настойчивых ударов.
Прислушался.
Тишина.
– Показалось, – произнес он вслух.
«Может, других жильцов поспрашивать?»
Он постучал в соседнюю дверь, но никто не открыл. Было похоже, что и эта квартира пустует.
Позвонил в ту, что напротив первой.
Открыла миловидная стройная девушка лет двадцати, которую он раньше ни разу не видел, – в коротеньком цветастом халатике и тапочках с заячьими мордочками. Уже не ждавший контакта с соседями Тимофей растерялся – открыл рот, но забыл, с чего обычно начинают в таких случаях.
Девушка заулыбалась, продемонстрировав ослепительно белые зубы.
– Здравствуйте, – сказала она. – Чем могу помочь?
– Д-д-д-добрый вечер, – собрался с силами Тимофей. Он покраснел как рак, ладони покрылись липким потом. Переступил с ноги на ногу. Поправил очки. – Я живу этажом ниже. Тимофей меня зовут...
– Николь. – Она протянула руку для пожатия, а затем спохватилась: – Ой! Через порог ведь не здороваются. Проходите. – Она распахнула перед ним дверь, и это было...
… со-о-о-о-о-о-овсем неожиданно.
– Сп... сп... спасибо, конечно, но не буду вас стеснять. – Ему стоило невероятных усилий это выговорить. – Хотел только спросить: не знаете, в квартире напротив – вот в этой – живут?
Николь. Какое необычное имя. Словно чистый звук диковинного струнного инструмента.
Она задумалась.
– Кажется... нет. Ни разу никого не видела.
– Хорошо, спасибо, извините за беспокойство, – скороговоркой выпалил он, состроил до абсурда неестественную улыбку и собрался было ретироваться, как вдруг Николь предложила:
– Заходите как-нибудь в гости, чаю попьем. Я только заселилась, никого тут не знаю. Вы один живете?
– Нет, с женой, – сознался он. И ужаснулся собственному внезапному желанию: ему до слез захотелось, чтобы Наташа исчезла. Не навсегда. На пару недель. Уехала подальше.
Несбыточные мечты, Тимоша. Не дождешься. Скорее Луна упадет на Землю.
– Так это же превосходно! – искренне обрадовалась Николь. – Забегайте вдвоем, буду рада. Вечерами – в любое время. Я из другого города приехала, у меня здесь даже знакомых нет.
– Хорошо, поговорю с ней, – пообещал Тимофей и ссыпался вниз, на свой этаж.
Дрожащими пальцами он вставлял ключ в замок, а перед глазами все еще стояла стройная фигурка в коротком халатике.
***
За вечер они с Наташей не перемолвились и парой слов. Ужин он грел себе сам. Без аппетита набив желудок, удалился на балкон, куда недавно вытащил кресло, и долго деградировал под ролики с Ютюба. Чем занималась Наташа, он и знать не желал. Она как будто стала лишней в его жизни. И ребенок тоже. Хотелось отмотать пленку назад и поступить по-другому, не совершать той глупой, досадной ошибки. Впрочем, не женись он на Наташе, не переехал бы сюда и не познакомился с Николь...
Все эти мысли беспорядочно роились у него в голове. А образ точеного женского тела в накинутом поверх халатике никак не хотел отпускать.
И на что ты надеешься? – заговорила ехидным голосом бесформенная грязная сущность внутри. – Считаешь, она тебе, додику, предложит перепихнуться при первой же возможности? Уж она-то точно найдет себе кого получше! Не то что эта твоя кикимора.
А ведь действительно – как его угораздило? Прыщавое, некрасивое лицо. Фигура... неидеальная, прямо скажем. Скол на одном из передних зубов. Храпит по ночам. Вот Николь наверняка не храпит!
Он представил себя в постели с новой знакомой. После нескольких часов безудержного секса она засыпает голой, прижавшись к нему. Поры ее нежной кожи источают приятную влагу.
Сгорая от возбуждения, он запустил руку в штаны.
А дружок-то проснулся, ишь ты!
Сжав ладонь в кулак, он принялся совершать ритмичные движения вверх-вниз. Погрузившись в бездну агрессивного, болезненно теплого, животного удовольствия, он не услышал приближающихся к балкону шагов. Спохватился слишком поздно.
Наташа стояла напротив с разинутым ртом. Она пришла, чтобы что-то сказать, но от нахлынувшего отвращения лишь скривила лицо и удалилась.
***
Ночью Тимофей проснулся от звуков хорового пения. Ватага мужиков затянула заунывную, тягомотную песню со сложной мелодией, причем явно не на русском языке. Что-то балканское. Или финно-угорское.
Звук доносился сверху. Он проходил сквозь армированную бетонную плиту, как хорошо наточенный нож проходит сквозь подтаявший маргарин.
Наташа пару минут ворочалась, потом села на кровати и возмущенно воскликнула:
– Сделай что-нибудь! Или так и будешь лежать, как тюфяк?
Тимофей подумал, что хорошо бы притвориться спящим...
… или мертвым.
– Это сверху? – спросил он не то у нее, не то у самого себя.
– Сверху, сверху, откуда ж еще, – бросила она, упала на кровать и спрятала голову под подушкой.
Он пару секунд смотрел на нее.
А всего-то стоит слегка навалиться на подушечку. Задохнулась во сне – подумаешь, с кем не бывает, тем более во время беременности.
Он с тяжелым вздохом поднялся, натянул шорты и футболку, нашарил на тумбочке очки, засунул ноги в тапки.
Что, уже чувствуешь себя стариком? В двадцать пять-то лет? То-то же! Лучше б с ладошкой развлекался, чем жениться на этой мымре.
Пение, не умолкая, замедлилось, ноты стали намного ниже. Как будто громадный паук с набухшим брюхом плел паутину из вязких черных звуков.
«Вокалисты хреновы», – подумал Тимофей. В душу закрался страх. Что может он, щуплый интеллигентик, никогда в жизни не дравшийся, противопоставить компании пьяных мужланов, распевающих мрачные балканские песни? Наверняка их там не двое, не трое и даже не пятеро, а намного больше.
Эх, были б тут другие соседи-мужчины... Из всех шести подъездов этот – самый незаселенный. Не звать же Николь на помощь.
Николь...
Тимофею стало стыдно, когда он вспомнил, как мастурбировал на балконе, рисуя в воображении новую знакомую в непристойнейших позах, и как был застигнут врасплох некрасивой, раздавшейся от беременности женой. Краска залила лицо, пока он поднимался по лестнице, а отзвуки шагов таяли в недрах подъезда.
Как только он постучал в дверь, голоса смолкли, как по команде.
Он постучал еще раз, теперь настойчивее. Внутри послышался звук – как будто топал ножками трехлетний малыш.
Потом тишина.
Бросив взгляд на дверь Николь, он вернулся к себе.
– Ты им сказал? – спросила Наташа, когда он лег в постель.
– Сказал, – буркнул он и улегся зубами к стенке.
Наверху послышалась неразборчивая возня, но вскоре и она стихла, уступив место гробовой тишине.
***
Если вечером они оба сделали вид, будто забыли о гнойной дряни под потолком в ванной, то утром игнорировать ее стало невозможно: она расползлась по стене и пузырилась. Похожая на клей, с синеватыми и красноватыми прожилками, сочилась из потолочного шва, медленно-медленно стекала вниз. На поверхности надувались и с сочными хлопками лопались пузыри. Зловоние стояло невыносимое. Наташа распылила целый флакон освежителя, но тщетно. Вонь, напоминающая смрад тухлой рыбы с водорослями, мгновенно забивала любые другие запахи.
Обессиленно опустившись на кухонную табуретку перед тарелкой остывающей овсянки, Наташа произнесла:
– Меня тошнит.
Бросив беглый взгляд на ее сальные волосы, на лицо, за ночь отекшее и ставшее похожим на зеленоватый испортившийся пельмень, Тимофей хлебнул кофе и отправился в ванную. Он забрал оттуда все, что могло понадобиться в течение дня – зубные щетки, дезодоранты, нижнее белье, – затем плотно закрыл дверь, а щели залепил монтажным скотчем. Остатки вони, распространившейся по комнатам, улетучились через форточки в майское утро, где бесследно рассеялись среди ароматов листвы и цветов.
– Пока обойдемся без ванной, – сообщил он, вернувшись в кухню. – Сегодня ближе к обеду отпрошусь с работы и приведу сюда этих... из управляющей компании.
– А если эта штука токсична? – принялась канючить Наташа.
– Тогда езжай к маме.
– Издеваешься? В другой город, да? Как я беременная поеду?
***
Перед тем как отправиться на работу, он еще раз поднялся на девятый этаж. В слое пыли на двери повсюду виднелись следы пальцев.
Попались, черти. Теперь-то я до вас достучусь...
Тук-тук.
Шаги за дверью.
– Хто? – старческий голос.
Конь в пальто.
– Сосед снизу.
– Чаво надабна?
– У вас трубы протекают в ванной. Вы нас заливаете. Откройте.
Говоривший немного отдалился от двери и принялся с кем-то шушукаться. Тимофей не разбирал ни слова.
Теперь все стало ясно. Старые пердуны наклюкались и горланили песни среди ночи. А открыть побоялись – мало ли, насколько враждебно настроены разбуженные соседи.
Ансамбль хренов, мать их.
Шаги снова приблизились. Клацнул замок. На пороге нарисовался горбатый дед с лицом, похожим на покоричневевшее сморщенное яблоко. Между обвисшими рыхлыми щеками торчал сливово-сизый нос, усеянный лунными кратерами. Дрожащей узловатой рукой, напоминающей птичью лапу, сморчок опирался на костыль. Одет он был в лоснящиеся от грязи черные брюки, видавшую виды жилетку и годами не стиранную, когда-то белую рубашку. Воротничок и манжеты обтрепались, из краев торчали посеревшие нитки. От деда ядрено несло табачищем, брагой и чесноком.
– Чаво табе? – прошамкал хрыч.
– Ко мне в ванную от вас какая-то дрянь течет, – сухо сообщил Тимофей.
– Проходь, – неожиданно пригласил старик и отступил в сторону, пропуская гостя.
Тимофей вошел, а пропитой пенсионер удалился в глубь помещения.
Квартира выглядела так, словно это было не жилье в новом доме, а давно обжитая цыганская (румынская? албанская?) хата. Несущие стены располагались не там, где должны были. Их покрывали толстые вычурные ковры, пропитавшиеся запахами котов, стариковской мочи, курева, прогорклого масла и чего-то приторно-цветочного. Туда-сюда прохаживались бородачи, древние старцы и толстые тетки – все в одеждах под моду начала двадцатого века.
«Цирк, что ли, приехал?» – рассеянно подумал Тимофей, борясь с дурнотой, вызванной гремучей смесью острых ароматов.
Казалось, на него никто не обращал внимания. Только безногая толстуха в красном платке, восседавшая на деревянной инвалидной коляске, уставилась на непрошеного гостя. Впрочем, ее глаза были полностью белы и не мигали. Скорее всего, она была слепа.
Вскоре из темных недр жилища показался все тот же сизоносый патлатый хрыч. Он ковылял следом за карликом в метр росточком, с черной как смоль бородой, пышной гривой волос и залысинами на лбу. На нем были кроссовки и ярко-красный спортивный костюм с белыми полосками.
Остановившись напротив Тимофея, коротышка смерил его презрительным взглядом и спросил:
– Зачем пожаловал?
– У вас в ванной трубы протекают. Я живу внизу, ко мне от вас течет какая-то грязь.
– Хм! – картинно изумился карлик. – Не может такого быть!
– А вы проверьте.
Лилипут сдвинулся с места, не сводя подозрительного взгляда с Тимофея, подошел к одной из дверей, заглянул внутрь. Произнес что-то на чужом языке. Изнутри ответили коротким агрессивным мычанием.
Вернувшись и снова встав напротив Тимофея, карла сообщил:
– Нет, у нас ничего не протекает.
– Тогда спуститесь со мной, я покажу, – потребовал Тимофей. Хотелось намотать волосы пафосного недоростка на руку и мутузить его, пока бородатая рожица не превратится в фарш.
– Хм, – хмыкнул тот. – Ну ладно, пошли.
«Посылать мамку свою будешь», – подумал Тимофей. Он был счастлив вырваться из затхлой конуры.
Они втроем спустились вниз по лестнице – карлик, сизоносый старик-слуга и Тимофей. Наташа опешила, увидев эту компанию. Муж взглядом предупредил: «Помалкивай». А сам произнес:
– Это наши соседи сверху. Пришли посмотреть, что как.
Он сорвал скотч и распахнул дверь. Присутствующих обдало тухлым рыбным смрадом. Наташа охнула и побежала в кухню. Там ее обильно вытошнило в раковину.
Старик принялся мерзко хихикать, обнажив стертые почти до десен серые пеньки зубов. Его грязные седые патлы тряслись, словно вареная вермишель.
– Ну, а я-то тут при чем? – вопросил карла.
– От вас течет, – ответил Тимофей. – Вот, смотрите. – Прикрывая нос, он другой рукой указал на шов, откуда сочилась гнойная гуща.
– Хм, – снова хмыкнул коротышка. – А там ничего не протекает? – Внезапно он бодрым шагом прошел в кухню, вслед за Наташей. Хрыч продолжал злорадно хихикать. По его подбородку текла желтоватая, пропитанная табаком слюна.
– Эй! – воскликнул не сразу опомнившийся Тимофей. – Вы куда? Эй!
Он кинулся за карликом. Тот уже стоял в кухне, по-деловому уперев руки в бока, и оценивающе разглядывал сотрясаемую рвотными спазмами Наташу. Опершись на мойку, она с опаской поглядывала через плечо на лилипута. Деловито посвистывая, недомерок приблизился к ней. Он ухватил ее ручонкой за ягодицу и, обращаясь к Тимофею, с похотливой усмешечкой сказал:
– А женка-то у тебя ничего!
Она отпрянула и вжалась в угол.
– Слышь, ты! – зарычал на него Тимофей и сделал пару шагов к гостю.
У старика, который приковылял поближе к кухне, хихиканье перешло в безудержный гогот.
Лилипут, подняв черные брови и расставив руки в стороны, с вызовом гаркнул:
– Че, сука, инвалида бить будешь?!
Тимофей сжал кулаки, но ударить не посмел.
Карлик ловким движением выхватил из кармана длинное ржавое шило на деревянной рукоятке.
– Давай, давай, попробуй, сука! – подначивал он Тимофея, пружинисто подпрыгивая, как кенгуру. – Хочешь прокол яиц заработать, да, сука?
Гогот старика тем временем перешел в карканье, словно подняла грай стая ворон.
– А ну заткнись, старый! – заорал на него Тимофей.
Дед тут же умолк и с необычайной прытью ускользнул в подъезд.
Шило исчезло из руки карлика, он прекратил прыгать как заведенный. Встал на месте и, указывая пальцем на Наташин округлившийся живот, спросил у Тимофея:
– Какой месяц? Пятый, небось? В самый раз!
Тот задыхался от злобы.
– Пошел отсюда, пока я тебя в окно не вышвырнул! – процедил он сквозь зубы.
– Хе-хе, – почти добродушно усмехнулся бородатый недоросток. – Ну да ладно. Не серчай.
Бесцеремонно, как назойливого кота, отпихнув Тимофея в сторонку, карла вальяжно проследовал по коридору к входной двери. Прежде чем исчезнуть, он бросил:
– А ребеночек-то все равно не твой, хе-хе.
Тимофея трясло от злости, а Наташа смотрела на мужа выпученными от ужаса глазами.
– Вызывай полицию, – выдавила она, и ее тут же вырвало на пол перед мойкой.
***
Тимофей по телефону описал дежурному ситуацию, продиктовал свои данные. Затем отзвонился шефу, сообщил, по какой причине задержится, и схлопотал нагоняй. Возникло острое желание послать на хрен вечно недовольный бычий загривок, но вместо этого, не дослушав Бориса Соломоновича, Тимофей бросил трубку.
– Тимоша, – сказала жена, шмыгая носом. Из ее глаз катились крупные слезы. – Давай уедем отсюда. Я не хочу здесь больше жить.
– Не бойся, разберемся, – пообещал тот.
Ага, как же, как же! Ты никогда ни в чем толком не мог разобраться. Только долгов понабрал да личинку заделал – а на это большого ума не надо.
Он хотел было приобнять супругу, но заметил застрявший в ее волосах кусочек выблеванной овсянки и отстранился.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – бесцветным голосом произнесла Наташа, опустившись на краешек дивана. – Помнишь, как мы впервые сюда приехали – смотреть квартиру? Дом еще не был достроен.
Тимофей задумался.
– Ну да... помню.
– Прошел ровно год.
– И что?
– Хорошо помнишь тот день?
… Они пришли осматривать жилье – тогда еще бетонную коробку без окон и дверей. За строительным забором из профлиста кругом раскинулся пустырь. Дикий лесисто-болотистый отшиб, посреди него многоэтажка. Городской микрорайон, к которому ее формально приписали, белел высотками вдали. Тимофей и Наташа поначалу сомневались, но низкая цена все решила за них. К тому же власти обещали вскоре построить автостраду, а по ней пустить пассажирские автобусы. Дорога должна была соединить окраину города с ближайшими поселками. Так что в итоге молодожены остались довольны приобретением жилья. Хоть и в ипотеку, зато свое.
После осмотра они вышли за ворота, делясь впечатлениями, как вдруг будущая супруга и мать воскликнула: «Смотри туда!» – и указала на далекий просвет в кустах. Там виднелось болотце, а по нему плавали утки. «Уток не видела, что ли?» – удивился Тимофей, но Наташа уже тащила его за руку по узкой тропинке.
Они подобрались к затянутому тиной болотцу. Утки, возмущенно крякая, поспешили отплыть подальше от берега. На противоположной стороне водоем полукругом обступал лес, перемежающийся мелкими топями. Там у берега возвышался серый каменный столб трех метров в высоту. На нем были выдолблены выпученные глазищи, а под ними громадной выемкой зиял разинутый треугольный лягушачий рот. Нехитрая скульптура смотрелась устрашающе в своей простоте и неказистости. Сквозило в том образе некое неизбывное зло, от которого хотелось бежать прочь.
«Пойдем-ка отсюда», – сказал Тимофей. Они спешно выбрались обратно на грунтовую дорогу. Пока шли к ней по тропинке, ему чудилось, будто зловещая каменная фигура по пятам следует за ними.
***
– Помню, да, – отозвался он, словно очнувшись от обморока.
– Мне вчера приснился этот истукан с болота, – сказала Наташа.
– И что тут такого? – развел руками Тимофей. – Случайность, подумаешь.
– Ровно через год?! Случайно такого не бывает!
– Не будь идиоткой, ладно? Никакого дурного предзнаменования тут нет...
– И карлик этот мне тоже снился! – почти закричала она. – Стоял там вместе... вместе с этим дедом ужасным. Прямо возле идола. Оба голые. Карлик мне сказал отдать ему ребенка.
– Что он сказал?! – не поверил Тимофей.
– Он сказал... Сказал: Ратибор кушать хочет; время пришло; круг замкнулся; отдавай ребенка по-хорошему, а не то сами заберем.
– Какой еще, на хрен, Ратибор?! – Схватившись за голову, Тимофей принялся описывать круги по комнате.
– Я так поняла, Ратибор – тот самый истукан. Когда ты вчера ушел... я порылась в интернете. Это древнеславянское имя. Означает «воин леса».
– Господи, да мало ли что приснится! – возопил Тимофей. – Что тебе привиделся карлик, ты сама выдумала! Не бывает вещих снов! У тебя от беременности крыша едет!
– Я никогда раньше не слышала такого имени! Откуда оно могло взяться в моем сне?
– НЕ ЗНАЮ!!!
– Я все выяснила про это место! – продолжала она развеивать скептицизм мужа. – Я звонила тете Тоне!
Тетя Тоня была свихнувшейся девяностолетней старухой – дальней родственницей Наташи. Когда-то считалась авторитетнейшим краеведом области, публиковала какие-то книжки малыми тиражами. Тимофей виделся с ней лишь раз – на свадьбе.
– Тут до советских времен находилась деревня Ратибор, – продолжала Наташа. – В ней жили язычники, поклонялись древнему богу Ратибору. Их сторонились и православные, и коммунисты. Изолированное поселение. Подойти сюда было не так уж просто: кругом болота, бездорожье. Но когда город стал подбираться к этим местам в пятидесятых, все язычники куда-то сгинули. Никто не знает, куда. Тут за последние тридцать лет много убийств было, исчезновений... Тимоша, давай уедем, – взмолилась она. – Тут опасно. Наш дом построен в проклятом месте. Наверное, прямо здесь и была деревня. Давай продадим квартиру, потом подкопим на другую, а пока поживем на съемной...
– Ты, блин, в своем уме?! – набросился он. – У нас ипотека! Мы хотели здесь строить домашний очаг, семью! А теперь на съемную квартиру?! После всего, чего мы, блин, добились?!
– Да хоть куда! – заорала она не своим голосом. – Хоть в общагу! Хоть в сраный подвал с крысами! Только не здесь!
Их перепалку прервал звонок в дверь.
***
Полицейские потоптались у двери соседей сверху, но им никто не открыл. Тогда Тимофей поделился с ними предположением, что Николь могла что-то видеть или слышать. Однако ее не оказалось дома. Стражи порядка почесали репу, составили протокол-отписку и ушли. Тимофей позвонил в управляющую компанию, но там никто не взял трубку. Наташа, кое-как приведя себя в порядок, отправилась на свою работу, а он на свою.
Вечером после трудового дня ему меньше всего хотелось идти домой. Его глодало желание...
… напиться.
В хлам, в дрова, в дерьмо.
Он уже тысячу лет не брал в рот спиртного. Наверное, со свадьбы.
Конечно. Потому что ты ссышь. Боишься, что станешь как твой батя, который к сорока годам схлопотал цирроз, а потом подох в муках.
Он купил чекушку самой дешевой водки, завернул ее в газету и отправился домой пешком, без стеснения хлебая из горла прямо на многолюдных улицах. Пойло было невыносимо горьким, от него разило клеем ПВА, но он пил без закуски, на пустой желудок, пока не вылакал всю бутылку. К этому времени он опьянел настолько, что с трудом соображал.
А потом наступила отключка.
***
Он очнулся, лежа на сырой земле, насквозь промокший и облепленный комарами, возле лужи собственной жидкой блевотины, воняющей спиртом. Было темно. Вокруг стрекотали насекомые, горланили ночные птицы. Вдали завывали бродячие собаки.
«Где я?» – подумал он, пытаясь собрать рваные мысли в кучу.
Приняв сидячее положение, он огляделся. По счастью, ему удалось не потерять очки, пока он пьяный вдрызг шатался по городу.
Он оказался у того самого болотца – затянутого тиной маленького водоема, прячущегося за стеной деревьев и кустов. На противоположном берегу виднелись очертания трехметрового столба с разинутой чудовищной пастью и безумными глазами. За спиной истукана, словно ожидающие приказа вождя воины мрака, толпились громадные вековые деревья.
Ему показалось, столб шевельнулся.
Ратибор.
Он схватил портфель и побежал прочь без оглядки.
***
Оказавшись у дороги, он раздумывал, куда дальше отправиться. Домой заявляться не хотелось, тем более в таком виде.
Зайди к Николь, она ведь приглашала!
А что, дельная мысль!
С дурной головой, не в состоянии трезво оценивать собственные поступки, он зашел в свой подъезд, поднялся на лифте на девятый этаж и позвонил в дверь.
Николь была в том же коротеньком халатике и тапочках-зайчиках. Безупречная, с точеной фигуркой и ослепительно белыми зубами.
– О боже, что с тобой случилось?! – ужаснулась она. – Заходи быстрее!
Она втащила его внутрь.
– Выглядишь ужасно. Разувайся. Я чай поставлю. Ванная вот здесь.
Он разулся, умылся, привел в порядок одежду. Пиджак снял и запихал в портфель. Очистить от грязи брюки не составило труда, а рубашка и галстук вовсе почти не запачкались.
Когда он прошел в кухню, Николь орудовала у плиты – что-то варила в кастрюле. Она уже успела разлить чай по чашкам.
– Рассказывай, – потребовала она, не отрываясь от готовки.
Пока Тимофей выкладывал все, что с ним приключилось, она время от времени поворачивалась к нему и понимающе кивала или негодующе качала головой. Его взгляд украдкой перемещался к ее талии, упругим ягодицам, едва прикрытым бедрам, коленям, потом поднимался обратно. Похмелье все меньше давало о себе знать, уступая место почти непреодолимому влечению.
– Я сейчас, – прервала Николь его рассказ, одарила гостя манящей улыбкой и ушла в комнату.
Его взор бесцельно блуждал по кухне, как вдруг он краем глаза заметил, что крышка кастрюли на плите пошевелилась. Сначала он решил, что ему показалось, но потом она шевельнулась снова. Приподнялась. Изнутри что-то блеснуло.
Глаза! Это западня! Она заодно с НИМИ!
Не подавай виду! Не вздумай!
– Так что было дальше? – спросила Николь, вернувшись.
Чтобы достать что-то из нижнего ящика, она наклонилась. Из-под приподнявшегося низа халата показалась пленительная складка, прикрытая белыми трусиками. Тимофей шумно сглотнул загустевшую слюну. Вся настороженность мигом испарилась.
– Ну, она сказала, карлик потребовал отдать ребенка Ратибору. Какая бредятина, черт... А потом приехали менты, но толку ноль.
– Если он все равно не твой, то почему бы не отдать, – будничным тоном сказала Николь, не поворачиваясь.
– А ты из-за той двери точно ничего не... – Тимофей осекся.
Что она только что сказала?
– В чем дело? – спросила она. Как будто обеспокоенно.
– Н... н... ничего. Кажется, у меня телефон звонит. В портфеле. В коридоре. Пойду отвечу.
– Возвращайся поскорее. – Она повернулась к нему.
Ее зубы больше не были ослепительно белыми. Они, мать их, ВООБЩЕ не были белыми! Почерневшие пеньки, как у того хихикающего патлатого старика в жилетке!
Пока она смотрела на него, крышка кастрюли снова приподнялась, и на этот раз Тимофей явственно увидел два немигающих глаза.
Он встал и выплыл в коридор.
Не сходи с ума! У тебя от стресса и похмелья начались глюки!
А может... и вправду?
Он осторожно приблизился к углу прихожей, выглянул. Напротив из-за угла кухни тоже высунулась голова.
Это была Николь, но только теперь с громадными, мутными, густо-желтыми глазами, прочерченными толстыми красными нитями лопнувших сосудов. Крохотные черные точки зрачков впились в гостя, словно два осиных жала.
– Куда это ты собрался, а, очкарик? – квакающий голос, мало напоминающий человеческий.
Она вынырнула из-за угла и распахнула халат, явив Тимофею свисающие до пояса синюшные венозные сиськи.
– Опять передергиваешь втихаря? – Выставляя коленями вперед удлинившиеся ноги, ставшие похожими на лапки саранчи, она ринулась к нему. Сиськи болтались, словно толстый мясной шарф.
Тимофей метнулся к двери, выскользнул, захлопнул ее за собой и сбежал вниз по лестнице в одних носках, оставив в логове твари туфли и портфель.
По счастью, ключи от дома он всегда носил в кармане брюк. Лихорадочными движениями он извлек связку, воткнул нужный в замочную скважину, влетел домой, заперся и перевел дух.
Внутри было темно. Наташа храпела.
Опять эта беременная образина сопит как паровоз...
Он отправился в ванную комнату, забыв, что там жутко воняет и может быть опасно. Ему хотелось умыться. Смыть с себя все, через что он прошел за последние два дня.
Включив свет, он увидел, что воняющая рыбой коричневатая гуща заволокла весь потолок. Она пульсировала, словно живой организм.
От насыщенного, почти осязаемого смрада желудок едва не вывернуло наизнанку.
Взгляд стал самопроизвольно фокусироваться на вздувающихся и опадающих пузырях. Они превращались в уменьшенные лица беззубых стариков, бородачей, толстух.
– Отдай ребеночка, – страшным хором произнесли они все вместе. – Все равно не твой. Ратибор проголодался. Круг замкнулся. Пора.
«Не мой, – подумал он. – Не мой ребенок».
Вот чем она занималась на встрече выпускников универа, после которой пришла вусмерть пьяная и ничего не помнила. А ведь это как раз пять месяцев назад. Все сходится.
«Думала, я стану содержать твоего ублюдка? Не такой уж я простачок».
***
Наташа проснулась, почувствовав чье-то присутствие рядом. Слышалось осторожное дыхание.
Она приподнялась на локте и увидела нечеткий силуэт в темноте.
– Ты где шлялся? – спросила она сонно.
– Задержался на работе.
– Знаешь, я решила. Утром уезжаю к маме. Хотела сегодня, но не было сил даже собрать ве...
Тень совершила бросок. Что-то тяжелое обрушилось Наташе на голову. Она потеряла сознание.
***
Он волок ее по грязной обочине за волосы и ночнушку. Как только вдали на шоссе блеснули автомобильные фары, он свернул на ту самую тропинку. Наташа очнулась, закричала, принялась сучить ногами. Ее усмирил жесткий удар в лицо. Хрустнул нос. Она захлебнулась хлынувшей кровью. Крик утонул глубоко в горле. В тело впивались сучья, колючки, камешки. Раздирали кожу, оставляя рваные борозды.
Рывком он поставил ее на ноги. Толкая пленницу сзади и удерживая за волосы, он вошел в топь, чтобы напрямик добраться до истукана. Наташа всхлипывала, не в силах вымолвить ни слова. Ее рот был словно забит землей. Временами ноги проваливались в ил. Она надеялась, что топь милостиво заберет ее, но Тимофей снова и снова вытаскивал женщину, заставлял брести вброд дальше.
Наконец вода стала убывать. Он вытолкнул ее на берег, нанес еще один удар, выбив передние зубы и сломав скулу. Она безвольно опустилась наземь у подножия каменного идола. Прямо над ней разверзалась громадная лягушачья пасть.
Из-за деревьев выбежал голый карлик, сжимавший в ручонке толстое ржавое шило. За ним клекочущим и улюлюкающим сонмом неслись безумные костлявые старики, толстухи, синюшные лопоухие выродки, больше похожие на громадных летучих мышей, чем на людей.
Карлик нырнул под ночнушку и принялся орудовать шилом. По ткани расползлись кровавые пятна. Другие отродья когтями и клыками терзали Наташину плоть, оголяя кости, выматывая жилы, жадно вырывая друг у друга теплые внутренности.
Тимофей безучастно наблюдал, пока из-за деревьев не выбежала мертвая девка с венозными сиськами до пояса. Она с оглушительным визгом накинулась на него, пригвоздила к дереву, опутала тугими щупальцами, в которые превратились ее руки и ноги.
– ХОТЕЛ МЕНЯ ТРАХНУТЬ?! ХОТЕЛ?! – страшным голосом ревела она, умелыми движениями насаживая свое размягченное гниением лоно на отвердевший член.
Слившись с кошмарной тварью в похабном экстазе, он испытывал оргазм за оргазмом, выплескивал в нее свое хлюпающее, чавкающее семя.
А в это время карлик извлек из чрева женщины окровавленный плод и вложил его в жабью пасть идола. Глаза Ратибора засветились зловещим синеватым огоньком. Рот с тяжелым каменным скрежетом сомкнулся.
***
Три месяца спустя.
– Как тебе местечко? – спросил Тимофей у Алены, когда они подошли к его дому.
– Неплохо, – ответила та, оглядываясь. – Далековато только.
– Когда переехал сюда, чувствовал себя малость не в своей тарелке, – признался он. – А потом попривык. В целом тут уютно.
В дверях подъезда они столкнулись с миловидной девушкой лет двадцати.
– Привет, – поздоровалась она с Тимофеем, одарив его белозубой улыбкой.
– Привет. Как делишки?
– Лучше всех. Это твоя избранница? – Она оценивающе, но дружелюбно взглянула на Алену.
– Да. Знакомьтесь. Это Алена, это Николь.
– Очень приятно. Забегайте в гости как-нибудь.
Она сделала ручкой на прощанье и, цокая каблучками, заторопилась на остановку.
– Кто это? – спросила Алена.
– Соседка сверху, – ответил Тимофей и добавил, словно оправдываясь: – Просто соседка.
– Она всегда сверху? – пошутила Алена.
– Говорю же, просто соседка...
Автор: Алекс Лоренц
Источник: https://litclubbs.ru/writers/5097-sosedi-sverhu.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#соседи #ужасы #хорроры #сверху #Ванна #жертва #языческий бог
Еще по теме здесь: Строим.
Источник: Соседи сверху.